Со смутным чувством стыда и страха перечитывал я скорбный лист умершего: подробное изо дня в день описание течения все ухудшающейся болезни, рецепты, усеянные восклицательными знаками, и в конце — лаконическая приписка дежурного врача: «В два часа ночи
больной скончался»…
Неточные совпадения
— Не стану я вас, однако, долее томить, да и мне самому, признаться, тяжело все это припоминать. Моя
больная на другой же день
скончалась. Царство ей небесное (прибавил лекарь скороговоркой и со вздохом)! Перед смертью попросила она своих выйти и меня наедине с ней оставить. «Простите меня, говорит, я, может быть, виновата перед вами… болезнь… но, поверьте, я никого не любила более вас… не забывайте же меня… берегите мое кольцо…»
Наконец пришла мать, сама расстроенная и
больная, сказала, что дедушка
скончался в шесть часов утра и что сейчас придет отец и ляжет спать, потому что уже не спал две ночи.
Те, с своей стороны, предложили Егору Егорычу, не пожелает ли он полечиться молоком; тот согласился, но через неделю же его постигнуло такое желудочное расстройство, что Сусанна Николаевна испугалась даже за жизнь мужа, а Терхов поскакал в Баден и привез оттуда настоящего врача, не специалиста, который, внимательно исследовав
больного, объявил, что у Егора Егорыча чахотка и что если желают его поддержать, то предприняли бы морское путешествие, каковое, конечно, Марфины в сопровождении того же Терхова предприняли, начав его с Средиземного моря; но когда корабль перешел в Атлантический океан, то вблизи Бордо (странное стечение обстоятельств), — вблизи этого города, где некогда возникла ложа мартинистов, Егор Егорыч
скончался.
Бурлак был настоящий волгарь, он родился и вырос на Волге и
скончался в 1888 году в Казани, куда приехал совершенно
больным из своих бесчисленных скитаний по России.
Больную перевезли в Симбирск, где она после третьей операции
скончалась, о чем я уже говорил.
Потухающий взгляд Алексея Андреевича принял какое-то восторженно-молитвенное выражение. Из глаз по временам капали крупные слезы. На присутствующих это состояние
больного производило тяжелое впечатление. Так просидел он почти всю ночь и тихо
скончался в субботу утром, в то самое время, когда за заутреней носили плащаницу вокруг грузинского собора.